Искусство складывается веками. Зарождаясь в примитиве, оно затем в борьбе за существование, отстаивая свой вид, приобретает свои специфические черты, свою структуру, углубляется, осложняется, вырабатывает свои законы, словом, проходит путь эволюции, превращающий его, если пользоваться биологической терминологией, из простой клетки в сложный организм.
Так из религиозных страхов первобытного человека через идолопоклонство, мистерии и народные празднества рождались, например, драматургия, театр.
В борьбе за внутренние законы своей "жизни" протекал и процесс становления шахмат. На пути этого развития менялись свойства фигур, соотношения их сил, появлялись тонкости (пат, взятие на проходе и т.д.), вырабатывались характеры действующих на шахматной доске "лиц".
Шахматные фигуры - ярко выраженные индивидуальности. У каждой из них свой нрав, свой горизонт, своя походка, свой ритм и темп жизни, свое отношение к окружающей ее действительности. Одни прямолинейны, другие витиеваты; одни близоруки, другие дальнозорки; одни вполне законченные сложившиеся характеры, другие с перспективой развития, роста, качественного перерождения (пешки).
Чем ярче выражены в партии или в композиции образы этих индивидуальностей, тем глубже и художественнее произведение, ибо только тогда события, происходящие на доске, насыщаются подлинным драматизмом.
Шахматы вообще близки к драме. Их роднит прежде всего элемент борьбы. И тут, и там - борьба двух начал, конфликт между сталкивающимися силами, которыми являются две враждующие группы действующих лиц. Особенно близко это родство между драмой и этюдом. На подмостках шахматной доски можно найти и жанровое разнообразие драмы. Здесь часто разыгрываются подлинные трагедии, здесь можно натолкнуться на комические положения, на острые и поучительные образцы парадоксальных реплик и целых диалогов, на целые эпопеи и мелкие, но занятные эпизоды.
Аналогии эти не только внешние. Как и в хорошей драме, в хорошем этюде нет статистов, нет бездействующих мертвых фигур, принимающих пассивное участие в ходе событий. Ход событий определяют не случайные положения, а сталкивающиеся характеры, органическая борьба которых приводит к тем или иным положениям.
Борьба сил не должна быть грубой, дикой, напоминающей мордобой или тупое прошибание лбом стены. Она должна быть гибкой, дальновидной, изобретательной. Борющиеся стороны должны быть представлены не серой бесформенной массой, а выпуклыми индивидуальностями в их развитии.
Каждая отдельная фигура должна выявить максимум заложенных в ней возможностей. Побольше активности, упорства, изворотливости, сопротивления, самоотверженности, жертвенности. Однако действия эти, эти поступки должны быть не сепаратными, а координированными, дополняющими одно другое.
Момент кризиса должен нарастать постепенно, а не являться готовой исходной позицией этюда, решение которого сразу начинается с развязки. Первоначальная расстановка сил не должна еще ничего предвещать. Она должна быть реальной, непринужденной, как можно более далекой от финала. Она должна таить в себе спокойствие и тишину. Тишину, в которой скрыты электрические силы надвигающейся грозы.
Все сказанное придает шахматной композиции жизнь, органическую цельность, наполняет ее не только идейной содержательностью, интеллектуальной глубиной, но и силой эмоциональных чувственных образов.
Я прекрасно понимаю, что выставленные мною положения далеко не исчерпывают даже общих принципов, которые мы должны выработать в качестве предпосылок для наших дальнейших творческих работ. С другой стороны, для меня не менее ясно, что даже эти предъявленные мною требования вряд ли возможно осуществить в одном произведении полностью.
Но мы должны стремиться к овладению этими трудностями по мере наших сил и дарований. Всякий, кто пойдет по линии наименьшего сопротивления, кто будет игнорировать законы шахматной жизни, а не стараться познавать их, неизбежно снизит это искусство, умертвит его и сведет трепещущую драму к механическому трюку, который может удивить, но никого не способен ни взволновать, ни духовно организовать.

А.С. Гурвич (1897-1962), мастер-этюдист и доктор искусствоведения ("Шахматы и шашки в рабочем клубе", 1932)