Свою самую короткую партию Фишер сыграл во время большого турне по Соединенным Штатам в 1964 году. Тогда Бобби даже в турнирных партиях нередко применял старинные начала, такие как королевский гамбит, гамбит Эванса или дебют двух коней. А в сеансах уж – сам бог велел.
Редкий вариант дебюта двух коней был разыгран и в партии, где Фишер был вынужден сдаться уже после двенадцатого хода.
ФИШЕР - БЮРГЕР, Сан-Франциско 13 апреля 1964
1.e4 e5 2.Nf3 Nc6 3.Bc4 Nf6 4.Ng5 d5 5.exd5 Nd4 6.c3 b5 7.Bf1 Nxd5 8.cxd4 Qxg5 9.Bxb5+ Kd8 10.Qf3 Bb7 11.0-0 exd4 12.Qxf7 Nf6 и белые признали поражение 0-1. Грозит не только мат, но и 13…Bd5, не говоря о том, что под боем слон.
Но это случилось в сеансе. Так быстро в турнирах он не проигрывал, да и коротких ничьих в практике Фишера фактически не было. Опасавшиеся грозного чемпиона и предлагавшие, играя белыми, разойтись миром уже в ранней стадии партии, слышали коротенькое «no».
Так было и с Ефимом Геллером в межзональном турнире на Майорке, после которого начался триумфальный путь американца к чемпионскому званию.
ГЕЛЛЕР - ФИШЕР, Пальма-де-Майорка 1970
В этой позиции Геллер, побив пешку, предложил ничью.
Первой реакцией Фишера был смех. Засмеялся и Геллер: ситуация была ясной – три последние партии американец ему проиграл, к тому же цвет фигур, да и сам характер позиции, казалось, предопределяли результат.
Внезапно Фишер прекратил смеяться, нагнулся и что-то сказал Геллеру. Геллер не владел иностранными языками. Я не раз видел, как к нему обращались по-английски или по-немецки: широкая улыбка обычно появлялась на его лице, и он приветливо кивал головой, что бы ему ни говорили. Не играет роли, сказал ли тогда Фишер «no», или «too early», как утверждал позже один из зрителей: в любом случае Геллеру стало ясно, что соперник хочет продолжать партию.
Он ужасно покраснел, через два хода в простой позиции задумался на целый час, а еще через несколько ходов остался без пешки. Правда, ладейный эндшпиль, возникший на доске, носил ничейный характер. Партия была даже отложена, но эмоциональное равновесие Геллеру восстановить так и не удалось. После возобновления игры ничья казалась неминуемой до тех пор, пока на 71-м ходу он не совершил роковую ошибку.
Может быть, кто-нибудь возразит: Фишер сыграл свою самую короткую партию не в сеансе, а именно в том межзональном на Майорке. И формально будет прав. Эта была партия последнего тура с аргентинским гроссмейстером Оскаром Панно, и Бобби для победы понадобился только один ход.
Ларри Эванс, секундант Фишера на том турнире, рассказывал, что самой тяжелой его обязанностью было удостовериться, что Бобби пришел на партию вовремя.
Это был период, когда Эванс был довольно близок с Фишером. Так, в замечательной книге «Мои шестьдесят памятных партий», выдержавшей множество переизданий, все вступления к партиям написаны именно им. И это Эванс настоял на том, чтобы в книгу были включены и три проигранные партии Фишера.
Впрочем, Ларри не заблуждался в отношении своей близости к капризному чемпиону, сказав однажды: «По всей вероятности, я имел на Бобби самое большое влияние, чем кто-либо. И это влияние было равно нулю».
Как и в межзональном в Стокгольме (1962), Фишер и на Майорке продемонстрировал полное превосходство над остальными участниками. На этот раз он опередил разделивших второе место Геллера, Ларсена и Хюбнера на 3.5 (!) очка. Перед партией последнего тура у Панно оставался маленький шанс отобраться в кандидатские матчи; для этого он должен был черными победить американца.
Фишер и Решевский по религиозным соображениям по субботам не садились за доску раньше семи часов вечера, и коллеги почти всегда шли им навстречу. Но устроители турнира на Майорке не обратили внимания, что на субботу выпадает последний тур, и протест Панно, что все партии именно последнего тура должны начаться одновременно, имел под собой основания.
Опоздав по обыкновению на десять минут, Бобби двинул вперед пешку от ферзевого слона, но Панно нигде не было видно. Фишеру не хотелось получать очко без игры и он поспешил в гостиницу, чтобы переубедить аргентинца (по тогдашним правилам разрешалось опаздывать на час). Уговорить Панно ему не удалось, и первый ход Фишера 1.с4 принес ему еще одну победу.
Однажды и я сыграл такую коротенькую (1.d4) партию и тоже в последнем туре. Моим соперником был Золтан Рибли, но тогда (Тилбург 1980) отсутствие венгерского гроссмейстера объяснялось другими причинами. Но, конечно, такого рода партии нельзя принимать всерьез.
Остается добавить, что каждый (ну, уговорили, уговорили - почти каждый) играющий в шахматы на профессиональном уровне наверняка может припомнить свою самую короткую партию и скорее всего не одну. Даже если в этих партиях жертвовались фигуры и проводились блестящие комбинации, ходов в них не было сделано вовсе: соперники пришли к мирному результату (в подавляющем большинстве случаев к мирному, хотя и не обязательно) ДО начала игры. Менее темпераментные выбирают для этой цели уже исхоженные пути, и такими, легко клонируемыми партиями, закончившимися вечным шахом или массовым истреблением всех фигур, полны базы данных.
Но кто бы рассуждал об этом – аз многогрешный! «Из забывших меня можно составить город», – писал поэт. Я всё это к тому, что совсем недавно, прочесывая базу данных и просматривая кое-какие собственные партийки, вынужден был констатировать, что если не город, то взвод худо-бедно можно составить из тех моих соперников, ничьи с которыми были заключены до игры.
Помню еще, что при составлении этих партий с будущим визави (в этом случае более уместное слово, чем «соперник») мы сталкивались с трудностями: хотя партии и не транслировались (ни о каких онлайнах тогда никто и слыхом не слыхивал), но комментировались для публики, приезжавшей на турнир увидеть маэстро живьем. Вместе с комментатором зрители, разбирая позицию, предлагали варианты, пытаясь проникнуть в тайны мыслительного процесса полномочных представителей Каиссы на Земле. Поэтому в любом случае приличие должно было быть соблюдено. Приличие?
Автору рассказывали, что кое-какие гроссмейстеры не только составляли дома партии, «игравшиеся» несколько часов спустя в турнирном зале, но и, прокомментировав их, посылали в югославский «Информатор»: сохраняя невинность, они попутно приобретали и капиталец. Причем наиболее поднаторевшие расставляли в анализах ловушки своим будущим соперникам, рекомендуя те или иные «заслуживающие внимания» продолжения…
Надеюсь, эти строки не попадут на глаза тем, кто не имеет к нашей игре прямого отношения: шахматисты, подобно высочайшим особам, должны сохранять определенную дистанцию – мы все выглядим лучше в приглушенном свете.
Автор Генна Сосонко
