Длительное время автор этих строк редактировал теоретические книги «New in Chess». Хотя ему по старой памяти до сих пор присылают выходящие трижды в год сборники, признаюсь: меньше всего сегодня меня интересуют новинки в дебютных вариантах. В лучшем случае я лениво пролистываю книги, останавливая взгляд разве что на дебютах, которые играл когда-то сам.
Жизнь наша в старости — изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить;
Мы с ним давно сжились, давно как с братом брат;
Нельзя нас починить и заново исправить.
П.А. Вяземский

Случается, имя автора мне вообще ничего не говорит, но в одном из последних сборников за 2020 год увидел статью гроссмейстера, первую партию с которым сыграл в Вейк-ан-Зее аж в 1974 году. Статья Андраша Адорьяна (1950) была посвящена одному из модных когда-то, но сегодня забытому варианту староиндийской защиты. И неслучайно забытому, следовало бы добавить, но не в этом дело.


Книга «New in Chess», в которой была опубликована статья

Часто ли вам приходилось читать в теоретических обзорах такие откровения: «По утрам бывает хуже всего. Сильная резь в желудке, головная боль и долго не отпускающие тяжелые сны. Потом становится лучше. Во всяком случае, я надеюсь на это. Я страдаю. Это что – Божье наказание за мои грехи? Или моя хроническая депрессия, отягощенная тяжелой зимой? Но отчего эти волнения? Мне что, предстоит нечто трудное или из ряда вон выходящее? И так ли уж нужен мне гонорар за эту статью? Она ведь только одна из сотен, написанных мной за последние 55 лет, начиная с самой первой, опубликованной, когда мне было только пятнадцать. Но если кто-нибудь скажет, что работа над статьей для меня просто рутинный процесс, он будет неправ. Нет, это не мой подход к делу. Стараться найти правду в шахматах и в жизни! – вот к чему я всегда стремился и стремлюсь. Но давайте смело посмотрим правде в глаза. Мне семьдесят, и для большинства читателей я просто-напросто не существую. Одни забыли меня, другие никогда не слышали ни обо мне, ни о моем концепте BLACK IS OK!».

Согласитесь: это не самое оптимистичное начало для любого текста, тем более для статьи о дебютном варианте в шахматах. Адорьяну, давно оставившему практическую игру, в прошлом году исполнилось семьдесят. Сильный гроссмейстер, однажды даже игравший в кандидатских матчах, венгр всё же был больше известен как теоретик, одно время помогавший тринадцатому чемпиону мира.

«Мне приходилось выступать в обеих ролях - практического игрока и тренера, - вспоминает Андраш. - Четырежды я помогал Гарри и бесчисленное количество раз Петеру Леко».



Заметим, что, закончив в 1999 году работу с Леко, в ответ на вопрос - какой ученик представляется ему идеальным - Адорьян был лаконичен: «Сирота!» Думаю, ответ венгерского гроссмейстера понятен если не всем, то уж точно тренерам, работающим с юными дарованиями. Но не станем отвлекаться.

Под титулом «BLACK IS OK!» Адорьян опубликовал в свое время целую серию книг. Из одиннадцати, написанных им, десять посвящены этому концепту, который Андраш пропагандирует всю жизнь.



«Я стал всемирно известен благодаря именно этим трудам и могу сказать, что вхожу в число лучших комментаторов и шахматных философов», - без ложной скромности, но и определенно не без оснований пишет венгерский гроссмейстер в той же публикации в «New in Chess».

В каком-то смысле постулат Адорьяна находит подтверждение в наши дни: каждый шахматист достаточно высокого уровня знает, как непросто белыми извлечь что-либо существенное в дебюте. Впрочем, еще Филидор (1726-1795), всю жизнь утверждавший, что при правильной игре белые должны выиграть, в старости изменил свое мнение.

Прежде чем перейти непосредственно к анализу варианта, автор еще раз сокрушается о своем полном забвении и вспоминает другого забытого гроссмейстера и своего почти сверстника бразильца Энрике Мекинга (1952).



Мекиньо, как звали Мекинга на родине, считался вундеркиндом. Энрике появился на шахматном небосклоне совсем не шахматной страны в начале семидесятых. Ему удалось дважды выиграть очень сильные межзональные турниры и сражаться в кандидатских матчах. Он уступил в них Корчному и Полугаевскому, пусть и в упорной борьбе. Но в 1977 году бразилец занимал третье место в мировом рейтинге сразу за Карповым и Корчным, а ведь тогда на авансцене еще были Ларсен, Портиш, Хюбнер, не говоря уже о целом созвездии советских гроссмейстеров.

В борьбе за высший титул Мекинга называли одним из первых, когда речь заходила о главных конкурентах представителей Советского Союза после ухода Фишера. Бобби и был идолом бразильца; Мекиньо во многом копировал его, даже если по многим параметрам сильно не дотягивал до американского гения.

В 1979 году, когда Энрике заболел, ему было двадцать семь. Болезнь оказалась очень, очень серьезной. Сам он полагал, что скоро умрет, но в конце концов ему удалось излечиться. Кому Мекинг обязан своим выздоровлением, ясно из заглавия книжки, написанной им после этого трудного периода: «Как Иисус Христос спас мою жизнь».



В начале 90-х после почти двенадцатилетнего перерыва Энрике, получив церковное благословение, вернулся в шахматы. Он начал с коротких матчей (Предраг Николич, Яссер Сейраван), потом сыграл в нескольких турнирах средней руки, но достичь прежнего уровня ему не удалось.

В 2009 году его пригласили во второй гроссмейстерский турнир в Вейк-ан-Зее. Я увидел Мекинга на открытии. Мы играли в главном турнире Вейка тридцать лет тому назад, и я знал, что как постарел сам, видишь на лицах людей, которых помнишь молодыми. Мы поговорили, пусть и очень коротко, как это и бывает на такого рода открытиях-закрытиях.

Неделю спустя, приехав на турнир и проходя вечером мимо ярко освещенного окна комнаты на первом этаже гостиницы, увидел Мекинга. Он сидел, обложившись грудой югославских «Информаторов» и внимательно вглядывался в какую-то позицию на доске. Очевидно, бразилец готовился к завтрашней партии. Компьютерная эра уже давно наступила, но Мекинг всё еще оставался в прошлом веке. Его результат тогда? Минус четыре и одно из последних мест.


Вейк-ан-Зее 2009

Сегодня рейтинг бразильца 2553, и он время от времени играет еще в каких-то турнирах в Южной Америке (преимущественно на родине). Последнее сообщение о нем: в пандемическом июле 2020 года Энрике принял участие в одном из турниров, проводившемся на сайте Chess.com. Он занял последнее место, а потом обрушился на участников, обвиняя их в читерстве. Многие из них годились ему во внуки.

Размышляя о судьбе бывшей звезды и заканчивая лирическую часть статьи, Адорьян пишет: «Вряд ли сегодня кто-нибудь слышал о Мекинге – внимание всего шахматного мира удостаиваются лишь 25-30 первых номеров в мире. Конечно, это скандал».

* * *

Уход с авансцены - тяжелый экзамен, и далеко не все выдерживают его: старость не для слабых духом, и стареть много труднее, чем читать красивые метафоры о старости знаменитых философов.

Шахматы на профессиональном уровне – тяжелая, незаметная для широкой публики нагрузка на подвергающуюся постоянной амортизации нервную систему. Осознание, что карта разыграна и карьера практического игрока закончена, наступает в шахматах в зрелом по всем меркам возрасте. Даже если уход из большой игры и случается позже, чем в других видах спорта, в соревновательных шахматах горючее ведь тоже бросается в топку с детских лет.

В других энергоемких профессиях можно продолжать карьеру за счет репутации и созданного имени. Человеку в возрасте начинает казаться, что он продолжает если не восходящую траекторию, то во всяком случае держится на старом уровне. В шахматах это невозможно. Шахматист всегда находится в жестокой реальности: турнирные результаты видны всем, а безжалостные цифры рейтинга не позволяют питать иллюзий. Случай Адорьяна – не единственный: нередко вчерашняя звезда превращается в печального, всеми забытого пенсионера, жалующегося, что до него никому нет дела и его никто не помнит.

В Советском Союзе одно время в большой моде были дискуссии на тему «Легко ли быть молодым?». Переполненные залы, статьи в газетах, жаркие дебаты, полемический задор. Даже был снят фильм на эту тему. Интересно, что никто не спросил тогда: а старым быть легко? Ведь чтобы постареть, большого ума не надо: природа сама позаботится об этом. А вот жить с этим… Постоянно пребывать в этом состоянии?

Говорят, что юность мало что смыслит в юности, это дано только старости. Но грусть по ушедшим дням порой оборачивается ворчанием и критикой молодых: если собственную молодость не вернуть, появляется неприязнь, а то и зависть к чужой. К высокомерию, удали, бесшабашности, кажущейся с высоты прожитых лет глупостью. Это и есть первый признак старости: превозношение прежних времен, восхваление прошлого за счет настоящего, жалобы на неудавшуюся жизнь, всё, давно известное психологам, нередко проявляется задолго до наступления настоящей старости.

Марина Цветаева предупреждала: «Не учись у старости, юность златорунная! Старость – дело темное, темное, безумное». Правда, юность и не собирается учиться у старости; в лучшем случае она снисходительно терпит ее, изображая внимание и уважение. Шахматистам в возрасте это следует просто принять, не впадая в «сварливый старческий задор», типа «так, как разыгрывает дебют Карлсен, я играл, когда у меня был первый разряд». В практической же игре опыт стариков весит меньше, нежели лихой напор молодости, и в дерзости юности мудрости может оказаться больше, чем в скучном всеведении какого-нибудь ветерана.

Нередко осуждение молодых не только разгоняет кровь, но и способствует выделению желчи. Ставший ветераном Гуфельд, когда речь заходила о ком-нибудь из молодых, говорил: «Да какой-нибудь Янкель Юхтман ему бы здесь так впендюрил, что он мама не успел бы сказать, я уж не говорю о Геллере. Да попадись он мне в те годы, от него бы мокрого места не осталось – размазал бы по стене!»

«Меня оттерли на обочину шахматной жизни», – жаловался Давид Бронштейн, не желая мириться с тем, что на обочину жизни к старости оттирается каждый. От него не раз можно было услышать: «Да мы с Болеславским так играли еще до войны в легких партиях в киевском Доме пионеров...» Или: «Молодые звезды танцуют на наших могилах».

Выдающийся гроссмейстер не хотел признать, что «пляски на могилах» устраивают молодые любого поколения, а рядовые игроки новой генерации идут дальше точки, достигнутой гениями предыдущей. Ведь откровения предшественников считаются для них просто-напросто нормой, и вновь пришедшим совершенно не интересно, кем впервые были применимы приемы, выполняющиеся ими автоматически.

Каждый шахматист должен быть готов к тому, что, несмотря на полную самоотдачу, абсолютный режим и искреннюю любовь к игре, кривая успехов рано или поздно не может не пойти вниз, и на его место придут молодые. Для сравнения: японский самурай хорошо знал - сколько бы сражений он ни выиграл и как бы много наград ни получил, в конце его ждет забвение и трагическая судьба, которая не будет результатом ошибки или невезения (хотя и это может иметь место). Он знал, что трагичность заключена в самом сценарии человеческой жизни и относился к этому с ледяным спокойствием. Легко сказать… Но если уж вспомнил самураев, позволю себе привести и рассказ из японского эпоса. Когда какой-то богач попросил Сенгая написать что-нибудь, чтобы процветание его семьи продолжалось от поколения к поколению, монах написал: «Отец умер, сын умер, внук умер». «Я просил тебя написать что-нибудь для счастья моей семьи. Зачем ты так шутишь?» - рассердился богач. «Я и не собирался шутить, - объяснил Сенгай. - Если твой сын умрет раньше тебя, тебя это сильно огорчит. Если твой внук умрет раньше сына, это разобьет вам сердца. Если в твоей семье от поколения к поколению будут умирать в том порядке, в котором я написал, это будет естественным ходом жизни. Я называю это истинным процветанием».

Иосиф Бродский, перейдя во вторую половину жизни, предлагал рядом с опубликованным стихотворением указывать в скобках возраст поэта в момент его написания. Предлагал он это в период, как говорил сам, «чернухи», когда стихи не шли. Мне кажется, что любителю поэзии, равно как и любителю шахмат, не должно быть дела, в каком возрасте было написано стихотворение или сыграна партия. Это интересно разве что филологам или историкам игры, а педалируя возраст, очень легко договориться до: «Дедушка у нас молодец! Впервые за пять лет вчера попросил "утку". Не дотерпел, правда, но попросил ведь!»

Настоящая проблема старости в несоответствии того, как смотришь на себя сам и какими глазами смотрят на тебя другие. Где-то прочел, что для молодых почти невозможно представить себе старого человека без того, чтобы автоматически не считать его идиотом. Раньше я полагал что это – глупая бравада, потом – вопиющая несправедливость, затем – преувеличение, но теперь, общаясь со своими сверстниками, думаю, что это высказывание не так уж далеко от действительности. У меня нет оснований полагать, что я сам явлюсь каким-то исключением, но в оправдание могу только сказать, что не вспоминаю ни о каких бы то ни было заслугах (действительных или мнимых) и не называю скандалом общий закон жизни.

Венгерский гроссмейстер жалуется, что у неблагодарной публики теперь на устах имена других. Молодых. Героев сегодняшнего дня. С этим трудно смириться, но ведь так было не только сегодня - всегда, и возмущаться такой «несправедливостью» по меньшей мере наивно. А попытка задержать историю, вернее, сфокусировать всё внимание на том отрезке ее, когда тебе выпала судьба быть на авансцене, заранее обречена на неудачу.

Поэтому вышедшие в тираж возрастные шахматисты должны знать свой сениорский (комментаторский, журналистский, тренерский) шесток и не возмущаться тем, что публика до сих пор не восхищается их прошлыми достижениями и былыми победами.

Генна Сосонко