Хотя в Википедии он фигурирует под именем Любомир, не слышал, чтобы кто-нибудь называл его так - для всех он был Любошем.
Любош Кавалек – мой ровесник, и в течение полувека мне, постоянно встречавшемуся с ним в разных городах и странах, и в голову не приходило делать какие-то зарубки в памяти.
Попробую всё же оживить минувшее. Пороюсь в закромах Мнемозины.
Сначала о далеком прошлом, свидетелем которого я быть не мог. Наверняка я мог бы понять его чешское прошлое лучше, чем кто-либо на Западе, но был Любош человеком очень интровертным, и бóльшая часть внутреннего мира Кавалека была недоступна никому, за исключением разве что самых близких. Возможно, мемуары, начатые, но так и не законченные им, прольют больше света на его юные годы. Не знаю. Да и появятся ли они когда-нибудь?
С пяти лет Любош жил только с матерью. Когда в 1948 году в Чехословакии к власти пришли коммунисты, его отец покинул страну. Он работал в Мюнхене на радиостанции «Свободная Европа», что на его родине звучало еще более зловеще, чем «Би-Би-Си» или «Голос Америки». Надо ли говорить, что место работы отца не являлось секретом ни для кого, и в последующие до эмиграции годы Кавалек не мог не считаться с этим. Где-то в подсознании всегда присутствовала мысль, что отец не только не признает установившейся в стране власти, но и борется с ней, и сами власти тоже знают об этом.
Шахматы в жизнь мальчика вошли по нынешним меркам очень поздно – ему было около одиннадцати. Но прогресс шел невероятными темпами, и уже в девятнадцать Кавалек стал чемпионом Чехословакии, самым молодым в истории страны.
Кавалеку – девятнадцать
На первых порах Любош пытался совместить шахматы с учебой в университете, но на деле вся его жизнь заключалась в беспрерывной игре в турнирах. Завоевав мастерское звание, семь месяцев спустя Кавалек стал гроссмейстером. Сразу оговоримся: в 1965 году это было сделать много труднее, чем сегодня, да и слово «гроссмейстер» звучало совсем по-иному; в мире тогда насчитывалось чуть более полусотни обладателей высшего звания.
Поздравляя его, нестор чешских шахмат Карел Опоченский сказал: «Молодой человек. Вы никогда не станете чемпионом мира. У вас недостаточно ни дисциплины, ни терпения. Вы хотите только атаковать. На самом деле шахматы - это тяжелый труд».
Известный смысл в этих словах был. Но тогда молодой гроссмейстер не думал ни о каком-то чемпионстве, ни о мировых титулах. Обладая неисчерпаемым резервуаром энергии, он просто наслаждался игрой и жизнью.
В молодости у Кавалека был острый, своеобразный стиль. Он не был похож ни на солидный классический стиль Мирослава Филипа, ни на шахматы придававшего огромное значение дебютной теории Людека Пахмана. Мало общего его подход к игре имел и с вязкой манерой Властимила Горта, раскидывавшего на доске с первых ходов, по меткому выражению Спасского, «цыганский табор». Стиль игры Любоша был отличен и от шахмат Яна Смейкала, пытавшегося «вычислить» любую позицию до конца и найти не просто лучший, но самый лучший ход.
Девизом Кавалека была инициатива. Создание таких позиций, где дефицит материала компенсируется максимальной активностью, даже яростью оставшихся на доске фигур, зачастую терявших привычную оценку по материальной шкале. Для молодых шахматистов, наверняка не знакомых с партиями Кавалека, я сравнил бы его стиль с манерой игры Максима Вашье-Лаграва сегодня.
Визитной карточкой Любоша стала блистательная партия с Гуфельдом (Марианске Лазне,1962).
Другая партия - с Бобби Фишером из межзонального в Тунисе (1967) тоже очень хороша. После девяти туров, когда американец выбыл из турнира, партия с Кавалеком была одной из трех, закончившихся вничью (остальные шесть Фишер выиграл). Бобби разыграл любимый вариант сицилианской, тонкости которого знал как никто, но диктовал борьбу в партии и жертвовал материал Любош Кавалек.
А партия Портиш - Кавалек (Вей-ан-Зее 1975) игралась на моих глазах.
Неправильно, конечно, ставить эту партию на оценку компьютера, но помню, что сделав ход, участники тут же устремлялись к столику, за которым играли Портиш с Кавалеком: в гроссмейстерской практике такое увидишь не часто.
За эту ничью Кавалек получил приз за самую эффектную партию турнира (Вейк-ан-Зее 1975)
В жизни каждого случается год, если не определяющий дальнейшую судьбу, то выделяющийся в череде других, зачастую означающих просто смену цифры на календаре.
Таким годом для Кавалека стал 1968-й. Тогда он не только во второй раз выиграл чемпионат Чехословакии, где участвовали все без исключения сильнейшие, но и победил в престижном ИБМ-турнире в Амстердаме.
Занявший второе место Давид Бронштейн поздравляет Любоша Кавалека. Справа - Александр Котов (Амстердам 1968)
Месяц спустя в Польше на Мемориале Рубинштейна Кавалек боролся за победу со Смысловым (став в итоге вторым). А впереди молодого гроссмейстера ожидали новые турниры и Олимпиада в Швейцарии, где он должен был возглавить сборную страны.
Конец всему положило вторжение советских войск в Чехословакию. Весть о танках в центре Праги застала Любоша во время того турнира в Полянице-Здруй. Ни для него, ни для Ирены Коричанской, ставшей впоследствии его женой, сомнений что делать не было.
Едва дождавшись окончания закрытия, Кавалек вернулся буквально на час в Прагу, побросал в сумку самое необходимое и на той же машине через Австрию благополучно добрался до Мюнхена. Там его уже ждал отец, которого он не видел двадцать лет. Всё это произошло первого сентября 1968 года; этот день стал для Кавалека самым длинным в жизни. Месяц спустя Ирена по студенческой визе тоже покинула страну.
Окончательно персоной «нон грата» у себя на родине Кавалек стал только в 1970 году. Постоянно играя то в одном турнире, то в другом, он имел еще расплывчатый статус, особенно в обстановке неразберихи, царившей тогда в Чехословакии. Но после турнира в Каракасе всё стало ясно: если первую половину он отыграл еще под флагом Чехословакии, когда началась вторая, на его столике стоял уже звездно-полосатый флаг.
Началась партия Кавалек – Карпов (Каракас 1970)
Заняв первое место, Кавалек опередил Штейна, Панно, Бенко, Ивкова и юного Толю Карпова, победив будущего чемпиона мира в личной встрече.
Потом начались американские будни. В то время быть шахматистом-профессионалом даже его уровня значило обречь себя на очень нелегкое существование. Пару лет Любош совмещал учебу в вашингтонском университете (славянские языки) с работой на русской службе «Голоса Америки».
Совсем недавно мы обсуждали мемуары одного из сотрудников «Голоса» тех лет. Вспоминая коллег, Кавалек с особой теплотой говорил о главе русской службы Викторе Французове, не менее известном подпольным радиослушателям в Советском Союзе, чем обозреватель Би-Би-Си Виктор Максимович Гольдберг (из песни Александра Галича: «По глобусу, как школьник, ищу в эфире путь: товарищ мистер Гольдберг, скажи хоть что-нибудь!.. Поклевещи! Поговори! Молю, ладони потные, но от зари и до зари одни глушилки подлые! Молчит товарищ Гольдберг, не слышно Би-би-си, и только песня Сольвейг гремит по всей Руси!»
В Рейкьявике на матче Спасского с Фишером (1972) Кавалек присутствовал тоже как корреспондент «Голоса Америки», а не в качестве одного из секундантов американца, как можно было прочесть в его недавних некрологах.
Единственным секундантом Фишера был Билл Ломбарди. Претендент редко прибегал к его помощи, поручая Ломбарди чисто представительские функции, но несколько раз они анализировали вместе.
«Когда мы вдвоем смотрели отложенную, - вспоминал Ломбарди, - весь анализ сводился к репликам Бобби – “Смотри… Нет… Что ты думаешь?” после чего произносилось – “Дай мне взглянуть на позицию одному…” Анализ тринадцатой партии проходил по тому же сценарию. Чем более туманным становился план выигрыша, тем больше нервничал Бобби. В три часа ночи он внезапно сказал: “Позвони Кавалеку”. Телефон был у него под рукой, но создавалось впечатление, что он боится подойти к нему. Я запротестовал, ссылаясь на ночное время. ”Ничего, ничего, позвони ему” - настаивал Бобби. Кавалек поднял трубку. – “Любош, извини, что разбудил тебя. Бобби хотел бы, чтобы ты зашел и бросил взгляд на позицию…” Через несколько минут раздался стук в дверь. Рефреном зазвучали те же самые слова - “Смотри… Нет… Что ты думаешь?..»
Пару раз Кавалек анализировал с Фишером и другие отложенные, и с тех пор у них установились если не дружеские, то очень доверительные отношения. Любош очень дорожил ими и никогда ничего не рассказывал о Бобби. Очень может быть, что свою роль в этом сыграли многочисленные примеры, когда общавшиеся с Фишером, несмотря на предупреждение об абсолютной конфиденциальности, нарушали эту просьбу (как случилось, к примеру, с Корчным). Бобби ценил это, и, крайне скупой на интервью, после Рейкьявика дал одно экслюзивное - Любошу Кавалеку.
Фишер и Кавалек в отличном настроении. Рядом с Кавалеком - будущий президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес (Манила 1973)
Мы познакомились в 1973 году в Амстердаме, где Кавалек играл в главном, а я во втором турнире ИБМ.
Любош отстал от поделивших первое место Петросяна и рано ушедшего гения из Словении Альбина Планинца на пол-очка, но позади остались Спасский, Сабо, Тимман, Андерссон, Рибли, Смейкал, Доннер…
Ведя жизнь типичного профессионала, Кавалек играл тогда за «Золинген». Этому клубу, не раз первенствовавшему в Бундеслиге, Любош оставался верен три десятилетия.
Живя в Соединенных Штатах, он, прилетая в Европу, порой оказывался в Амстердаме, а пару раз даже останавливался у меня. Однажды, когда я утром на скорую руку сварганил яичницу, ему очень понравилось если не само блюдо, то слово, которого он раньше не знал. С тех пор, слыша в телефонной трубке первую фразу: «Как насчет яичницы?» - я уже знал, кто на другом конце провода.
Смягчая последнюю букву моего имени, Любош называл меня Геня. Я никогда не поправлял его, тем более, что в таком произношении оно звучит даже теплее.
В эти годы мы постоянно играли в одних турнирах и на Олимпиадах. Из полутора десятка партий особенно памятной оказалась одна из первых.
На Олимпиаде в Хайфе (1976), бойкотировавшейся странами коммунистического блока, команда Голландии боролась за первое место с Соединенными Штатами. Хотя Тимман и я выиграли первую и вторую доску соответственно, в важнейшем матче с американцами мне не удалось добиться победы.
КАВАЛЕК - СОСОНКО (Хайфа 1976)
Проще всего здесь 69…Rh1, я же быстро сыграл 69...Rf1+ 70.Ke2 Rf2+ 71.Kd3 Rd2+? 72.Kc4, и выигрыша не оказалось. 1/2
«Мне хочется плакать, когда я смотрю на твою технику эндшпиля, - комментировал наблюдавший за концовкой партии Доннер. - Такое впечатление, что в Высшей школе КГБ, где тебя готовили к эмиграции на Запад, все знатоки окончаний были репрессированы в годы Большого Террора, и твои лакуны в этой стадии просто некому было залатать…»
Только две наши партии оказались результативными. В первой Любош просмотрел несложную, но симпатичную тактику.
СОСОНКО - КАВАЛЕК (Вейк-ан-Зее 1977)
Контуры позиции напоминают партию Dolly – NN. Очевидно, Кавалек разыграл позицию много лучше, чем соперник девушки в телевизионной партии. Отогнав коня на а3, Любош воспрепятствовал переводу ладьи с а1 по третьему ряду и прорвался на королевском фланге. Но следующий его ход 25…Nxg4 - ошибка. Позднее черные пробовали усилить игру немедленной жертвой 25…Nхg2, хотя и там белые, следуя тоненькой цепочке ходов, сохраняют преимущество. Но Кавалек шел на задуманную комбинацию и долго не размышлял. Последовало 26.Bxg4 Qg5 (и здесь следовало испробовать 26…Nxg2, тем более, что ход в партии проигрывает немедленно) 27.Be6+ Kh8 28.g4, и у черных нет ни фигуры, ни атаки.
Реванш Любош взял два года спустя в голландском Вадинксвейне.
Анатолий Карпов, Любош Кавалек, Генна Сосонко, Властимил Горт (Вадинксвейн 1979)
Очевидно, оба эмигранта (Горту еще предстояло стать им) были менее одиозны в глазах советских функционеров, чем Корчной, подвергавшийся тогда тотальному бойкоту.
Двухкруговой турнир был организован с большой помпой. На открытии в Гааге Кавалека представлял посол США, Горта – Чехословакии, чемпиона мира – посол Советского Союза, а меня – тогдашний премьер-министр Голландии.
«Ну вы, ленинградец, марку держите. Марку, говорю, нашу держите, ленинградец», – с дружеской грубостью напутствовал меня Василий Толстиков, небольшого роста человек хрущевского вида, бывший в мою бытность в Ленинграде партийным боссом города.
Он только что получил назначение в Нидерланды, но, разумеется, прекрасно знал, что я родился не в Амстердаме.
«Вам известно голландское выражение – “держите вымпел”? Это то, что я вам желаю» – вторил ему голландский премьер. – Держите вымпел!»
Жеребьевка турнира. Автор с премьер-министром Голландии Дрисом ван Ахтом (Гаага, 1979)
«Держите вымпел, ленинградец» называлась статья журналиста, которому я неосторожно рассказал об этих напутствиях.
Кавалек, Сосонко. Открытие турнира (Гаага 1979)
Любош снова разыграл староиндийскую, но я не решился повторить вариант, принесший успех два года назад. Не помню, что меня смущало конкретно, но понятно, что инициатива черных опасна в любом случае.
Я остановился на другом, довольно редком продолжении, которое мы с Корчным мельком смотрели в 1968 году, когда готовились к его матчу с Геллером. Может быть, именно под влиянием Корчного у меня выработалось несколько ироническое отношение к староиндийской, что порой выливалось в пренебрежении инициативой противника, обычно игравшего против короля. Так случилось и в этой партии.
Тимман вспоминал, что во второй половине карьеры у Кавалека появилась странная привычка. Соперникам, с которыми у него были дружеские отношения, он в критический момент партии неожиданно предлагал разойтись миром. Причем происходило это, когда преимущество грозило перейти к нему, если уже не перешло. «Я как бы делаю последнее предупреждение», - объяснял Любош.
«Ничего себе! – комментировал Тимман. – Он мог бы еще добавить - “Не вынуждай меня прибить тебя”».
Я никогда не спрашивал у Любоша, почему он оставил какую-никакую, но все-таки постоянную работу на «Голосе Америки» и снова стал профессионалом. Произошло ли это на гребне огромного интереса к шахматам после рейкьявикской победы Фишера? Или просто возобладала старая любовь? Не знаю. Но как бы то ни было, именно 1973 год оказался самым успешным в его карьере.
Колеся по миру, Кавалек выиграл пять турниров и вошел в первую десятку мира. Правда, в том году в межзональный выйти ему не удалось: в чемпионате США, поделив первое место с Решевским и Бирном, он уступил в перебое обоим.
Но три года спустя Кавалек уже играл на Филиппинах (1976). Вместе с ним в Маниле был Ян Тимман. Самому голландцу не удалось тогда пройти квалификацию, и он принял предложение Любоша поработать вместе.
Началась партия Тимман - Кавалек (Турнир ИБМ, Амстердам 1975)
Ян вспоминает: «Это был тяжелый период в карьере Любоша. Он потерял драйв и не был способен, как еще несколько лет назад, настроиться на борьбу. В мае я прилетел в Вашингтон и провел две недели в доме Кавалеков в Рестоне. Мы занимались вторую половину дня, а по вечерам за коктейлем обычно вели длинные беседы. Эти беседы были меланхоличными, даже печальными. Не раз Любош и Ирена вспоминали последние дни «Пражской весны», советских солдат, привезенных из каких-то дальних регионов России. Солдаты не понимали, что происходит и просто выполняли приказы...»
«Потом мы вылетели в Манилу. Любитель тенниса Спасский сказал однажды, что у Кавалека в шахматах такой же инстинкт киллера, как у Ивана Лендла в теннисе. На Филиппинах у Любоша проснулся, наконец, этот инстинкт, да и наша подготовка дала плоды. За три тура до финиша он делил третье место. Учитывая, что в кандидатские матчи выходили трое, и что у Любоша была сравнительно легкая программа, шансы его были значительны. Но внезапная болезнь, потребовавшая даже курса анитибиотиков, положила конец всему: Кавалек проиграл все три партии».
В этот период его стиль претерпел очевидные изменения. Уже во время того межзонального был заметен другой Любош. Это был уже не тот бесшабашный Кавалек, от партий которого холодок бежал за ворот. На смену дерзкому оптимизму пришли профессионализм и практицизм.
К тому же он уже не только играл в шахматы: в нью-йоркском «RHM press» Кавалек стал главным редактором шахматных публикаций. В том же издательстве выходит и книга, написанная им самим: «Вариант Найдорфа».
В 1979 году он отдал массу энергии для организации исключительно сильного «Турнира звезд» в Канаде. В Советском Союзе вышла даже книга, посвященная тому турниру, помимо состава участников запомнившемуся и неслыханным по тем временам призовым фондом - 110 тысяч долларов.
Любош тоже играл в Монреале, но, обремененный организаторскими обязанностями, провалил первый круг (1,5 из 9). Зато второй отыграл блестяще (6,5 из 9), и хотя в итоге все-таки остался в минусе, честь мундира была спасена.
Проявившиеся организаторские способности Кавалека не явились неожиданными для его коллег. В нем совсем не было суетливости, порывистости, импульсивности, наоборот, - медлительность, рассудительность и основательность. Эти качества сделали его желанным спаррингом и секундантом многих. Не наставником в детско-юношеском смысле слова, когда тренер, фактически собственными же стараниями постепенно становится ненужным, а именно помощником, советчиком.
Кавалек помогал Роберту Бирну, Яну Тимману, Ясеру Сейравану, Евгению Торре, Роберту Хюбнеру. Особая статья – его отношения с Найджелом Шортом.
Их очень успешное трехлетнее сотрудничество прервалось на последнем этапе борьбы за мировое первенство. На старте лондонского поединка с Каспаровым (1993) Найджел проиграл три партии и сделал одну ничью. Нервы были напряжены и у претендента, и у его секунданта; именно тогда Шорт решил расстаться с постоянным помощником. Мирным развод не получился: конфликт выплеснулся на страницы шахматных журналов. Зарницы взаимных обид и претензий время от времени вспыхивали и много лет спустя уже в виртуальном пространстве.
Как-то Спасский заметил, что в характере Кавалека можно обнаружить необычное сочетание добродушия и жесткости. Даже порой упертости. Неверно думать, что Кавалек был милягой-парнем, каким он предстает в некрологах, написанных на скорую руку. Он был человеком, что называется, strong opinions, и если считал, что так, как он думает - правильно, твердо стоял на своем.
Когда он исполнял функции исполнительного директора Гроссмейстерской Ассоциации (ГМА), Бессел Кок сказал однажды, что в переговорах с эвентуальными спонсорами Любош крайне неохотно уступал даже крошечное пространство.
Любош Кавалек, Бессел Кок (Рейкьявик 1988)
Работа Кавалека в ГМА сводилась не только к переговорам со спонсорами Кубков Мира. Зачастую в поисках компромисса ему приходилось выслушивать самые различные мнения о путях развития Гроссмейстерской Ассоциации.
Мы не часто говорили о политике, но вспоминаю, как однажды обсуждали «Хартию77», политического манифеста, одним из авторов которого был Вацлав Гавел. От Кавалека я и услышал это имя впервые. Ведь прежде чем стать президентом, Гавел провел не один год в тюрьме за «антигосударственную деятельность» и за «нападение на государственного служащего при исполнении последним служебных обязанностей».
Кавалек превосходно знал, кто был кто в коммунистической Чехословакии, даже если предпочитал редко высказываться публично. Рассказал однажды, что когда книга Людека Пахмана была уже почти переведена на английский, издатель решил познакомить с ней Кавалека. Может, другой свидетель «Пражской весны» тоже напишет о том времени?
Книга ярого сталиниста, ставшего не менее страстным антикоммунистом, носила название «Как это было». Ознакомившись с содержанием, Кавалек был краток: «В таком случае название моей книги будет «Как это не было», и на английском воспоминания Пахмана вышли под названием «Шах и мат в Праге».
Уже в сильно послеперестроечное время показал ему документ, в котором упоминались оба наших имени.
Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза.
Секретно.
В течение длительного времени между шахматистами СССР и Голландии поддерживаются контакты и осуществляется обмен спортсменами. Советские шахматисты, в том числе и ведущие гроссмейстеры ежегодно участвуют в нескольких традиционных международный турнирах в Голландии, а голландские шахматисты приглашаются на турниры в СССР.
Однако в последние годы Шахматный союз Нидерландов совершает действия, носящие недружественный характер по отношению к СССР и, в частности, оказывает поддержку шахматистам, эмигрировавшим из СССР и других социалистических стран.
Так, в Голландии обосновался бывший мастер спорта СССР Г. Сосонко, эмигрировавший сначала в Израиль, а затем переехавший на жительство в Голландию. Еще до получения гражданства этой страны Сосонко приглашался к участию в турнирах как ее представитель, а в 1975 году в явно пропагандистских целях был проведен его матч из двух партий с экс-чемпионом мира, президентом ФИДЕ М.Эйве. На турниры в Голландию систематически приглашаются А.Кушнир, эмигрировавшая из СССР в Израиль, бывший чехословацкий шахматист Л.Кавалек, проживающий ныне в США, и другие подобные лица.
Шахматный союз Голландии ныне оказывает покровительство В.Корчному. Голландскими властями Корчному отказано в статусе политического эмигранта (разрешено временное проживание в Голландии по «моральным и гуманным» мотивам), однако Шахматный союз Голландии взялся представлять его интересы в соревнованиях претендентов на первенство мира.
Учитывая, что все эти шаги носят политическую окраску, Спорткомитет СССР полагает целесообразным впредь сократить направление советских шахматистов на турниры в Голландию (кроме официальных чемпионатов), не направлять в эту страну ведущих гроссмейстеров и ограничить приглашения голландских шахматистов в СССР.
Просим согласия.
Председатель Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР
С.П. Павлов
15 декабря 1976 г.
Убежден, что такие, казалось бы, совершенно невинные документы надо сохранять. Даже если сегодняшняя российская реальность во многом не уступит советской, они тоже говорят немало о недавнем и уже таком далеком времени.
В другой раз я завел разговор, что игра советских со мной в одних турнирах еще не означает снятия запрета на имя. Говорил, что ни в одном газетном сообщении о турнирах «Интерполис», а я играл в восьми, я не увидел своего имени. Вспоминал Оруэлла, делал параллели. Показывал ему книгу Горта и Янсы, вышедшую на русском под названием «Вместе с гроссмейстерами». Страницу, где под диаграммой из моей партии можно прочесть «в одной из партий Янсы»…
Любош слушал не прерывая, разве что скучно смотрел на меня: «Имя, говоришь, не упомянули… А знаешь, что они из-за меня сделали с той же книгой в Чехословакии? Не знаешь? Ее уже отпечатали, но какой-то дотошный цензор обнаружил пример из моей партии... Так вот, из каждого экземпляра, а их было 18 тысяч, вырвали страницу с моим именем, отпечатали новую и вручную вклеили эту новую страницу в книгу. Вручную! А ты говоришь диаграмму…»
Первые два американских года Ирена и Любош жили в Вашингтоне, потом купили дом в маленьком, но уютном Рестоне, что в получасе езды от столицы Соединенных Штатов. Здесь они прожили полвека.
Ко времени моего посещения Рестона Любош уже не курил, хотя раньше был заядлым курильщиком.
Трудно найти его фотографию той поры без сигареты, а однажды, когда во время нашей партии у меня кончилось курево, он протянул свою пачку, чиркнул зажигалкой… Расставшись с вредной привычкой, Любош объяснял: «Я пребывал в иллюзии, что сигарета не только успокаивает, но и является стимулом для нахождения хороших ходов…»
Любош Кавалек сделал первый ход в партии с голландским гроссмейстером Хейном Доннером (Амстердам 1973)
Шахматистов-курильщиков тогда объединяло какое-то братство, распавшееся в наше фитнес-прагматическое время на редких исчезающих особей.
Ко времени нашей рестонской встречи Любош вынужден был оставить любимый теннис. Он всегда прихрамывал, а с годами проблемы, на которые не обращаешь внимания в молодости, только усугубляются.
Любош Кавалек, Борис Спасский, Марина Спасская (Женева 1977)
Но в бассейн ходил ежедневно. «Он у нас замечательный», - хвастался, когда мы расположились в кафе в центре их живописного городка.
Любош и Ирена Кавалеки с автором (Рестон, США. Сентябрь 2000)
Ирена покинула Чехословакию тоже в 1968 году и проучилась несколько лет в Лейденском университете. Иногда мы при попустительстве и даже подначках Любоша переходили на голландский, что почему-то очень забавляло его.
А так… Он вел размеренный образ жизни, очень ответственно и с удовольствием готовя шахматную колонку для престижной Washington Post. Еще больше внимания стал уделять ей, когда из печатной версии, выходившей без малого четверть века, она перекочевала на сайт Huffington Post. Там не было ограничений в размере публикаций, и его еженедельные обзоры, отмеченные знаком качества и повторенные на ChessBase, регулярно появлялись до совсем недавнего времени.
У Кавалеков не было своих детей; Стивен, их адоптированный сын, родился в Пуэрто-Рико. Дома Ирена и Любош говорили с ним по-чешски, и когда мальчик впервые приехал с родителями на их родину, пражане удивлялись: как может смуглый ребенок с неславянской внешностью говорить по-чешски без какого-либо акцента. Это сейчас всё перемешалось и переплелось и никого нельзя удивить ничем, но в середине девяностых это еще было в диковинку.
Не спрашивал Любоша, умеет ли Стивен играть в шахматы, но знаю, что в хоккей он играл с увлечением, защищая ворота команды какого-то колледжа.
Не могу сказать, что каждый год, но мы довольно часто встречались в разных странах на турнирах Гроссмейстерской Ассоциации. Но чаще всего в Праге, где и сыграли нашу последнюю партию.
Это было в 2002 году. В турнире Euro Hotel Chess Trophey принимали участие лучшие гроссмейстеры мира, а Любош и я выступали в роли гостей-ветеранов. До начала жеребьевки прямо на сцене мы «сыграли» вслепую эффектную партию с жертвами, закончившуюся, как и водится в таких случаях, вничью.
Приспущенные на шею белые и черные повязки закрывали только что наши глаза…
Участники турнира, сидевшие в первом ряду переполненного зала, разумеется, всё понимали, а в конце даже явственно подсказывали ходы, какими мы решили завершить поединок.
В последние годы встречались в Праге и на летних фестивалях, на матчах Давида Навары.
Порой и комментировали партии этих матчей для публики
Чехия в те годы вообще стала одним из центров шахмат: Бессел Кок уже давно жил там, да и Павел Матоха развил бурную деятельность.
Павел Матоха, Мариетта Хилсон, Генна Сосонко, Бессел Кок, Давид Навара, Анатолий Карпов, Любош Кавалек. И… шахматная корова с черными и белыми рогами и ушами в саду пражского дома Бессела
А однажды он мне показывал другую Прагу. Помню, как мы вышли из гостиницы «Редиссон-Сакс», которая когда-то называлась «Алькрон». Здесь в мае 1938 года Алехин и Флор подписали соглашение о так и не состоявшемся матче на мировое первенство. Свернув со Степанской, мы вышли на Водичкову, дошли до замечательного центра «Люцерн» с его пассажами, галереями, кафе и кинотеатрами. «Знаешь, кто построил “Люцерн”? - спросил Любош. – Дед Вацлава Гавела. И до 1948 года весь комплекс принадлежал их семье …»
Потом мы постояли у здания, известного всем пражанам - «У Новака». «До войны здесь было варьете, а в дневное время наверху собирались шахматисты, - рассказал Любош. - Да и Олимпиада 1931 года игралась “У Новака”. Во времена моей молодости на втором этаже тоже можно было увидеть различного возраста людей, просиживавших здесь каждый день за шахматами, картами, пивом. Каждый день, из года в год. Они ничего не делали и не особо скрывали этого, но как-то им это сходило с рук…»
Февраль 2020 года. Прага. Большой шахматный фестиваль, один из последних очных турниров прошлого года. Четверть века назад здесь же в Праге игралась дружеская партия Вацлав Гавел - Бессел Кок.
Кавалек тогда ассистировал Коку, а теперь в переполненном зале рассказывал о старых временах, о первом президенте Чехии, необыкновенном человеке, которого уже нет с нами.
А потом сделали общую фотографию на память.
На фоне фотографии 25-летней давности: Мартина Кок, Любош Кавалек, Генна Сосонко, Даниель Кок, Бессел Кок, Ян Смейкал, Властимил Янса, Хана Модрова – вдова Бржетислава Модра, чешского шахматного издателя, в том числе книг Кавалека и автора этих строк (Прага, февраль 2020)
Вечером того же дня ужинали в замечательном итальянском ресторане. Мы с Любошем сидели за столом рядом, но особости того вечера не чувствовали вовсе. Не могу даже вспомнить, о чем говорили. Так, обычные, перескакивающие с одного на другое разговоры, что называется table-talk. Да и то: кто мог предположить, что это будет наша последняя встреча.
Даже зная, что потерь не перечесть, и живая жизнь давно уж позади, всё равно ведь думаешь: это не ты - кто-то другой на роковой стоит очереди.
Любош Кавалек умер от какой-то редкой, очень агрессивной формы рака, унесшей его буквально в три недели.
Он заснул и не проснулся 18 января 2021 года в своем рестонском доме в Виргинии. Ему было семьдесят семь лет.
Что-то смеркается теперь быстро…
Генна Сосонко
